|
в XX веке одним сметением царизма (Франция 125
лет тому назад не ограничилась этим). Этого нельзя сделать даже одним
революционным уничтожением помещичьего землевладения (мы даже этого не сделали,
ибо эсеры и меньшевики изменили крестьянству!), одной передачей земли
крестьянству. Ибо мы живем в XX веке,
господство над землей без господства над
банками не в состоянии внести перерождения, обновления в жизнь народа.
Материальное, производственное, обновление Франции, в конце XVIII века, было связано с политическим и духовным, с диктатурой революционной
демократии и революционного
пролетариата (от которого демократия не обособлялась и который был еще
почти слит с нею), — с беспощадной войной, объявленной всему реакционному. Весь народ и в особенности массы, т. е. угнетенные
классы, были охвачены безграничным
революционным энтузиазмом; войну все считали справедливой,
оборонительной, и она была на деле таковой. Революционная Франция
оборонялась от реакционно-монархической Европы. Не в 1792—1793 гг., а много лет
спустя, после победы реакции внутри
страны, контрреволюционная диктатура Наполеона превратила войны со стороны
Франции из оборонительных в завоевательные.
А в России? Мы продолжаем вести войну империалистскую, в
интересах капиталистов, в
союзе с империалистами, в согласии с тайными договорами, которые заключил царь
с капиталистами Англии и проч., обещая в этих договорах русским
капиталистам ограбление чужих стран,
Константинополь, Львов, Армению и т. д.
Война остается несправедливой, реакционной, захватной со стороны России,
пока она
не предложила справедливого мира и не порвала с империализмом. Социальный характер войны, ее истинное значение
определяется не тем, где стоят неприятельские войска (как думают эсеры и
меньшевики, опускаясь до вульгарности темного мужика). Этот характер определяется
тем, какую политику война продолжает ("война есть
Предыдущая страница ... 195
Следующая страница ... 197
|