|
Этот человек видал стачки. Он знает, какую бурю страстей вызывает
всегда, даже в самое мирное время, самая обыкновенная стачка. Он понимает,
конечно, во сколько миллионов раз должна быть сильнее эта буря, когда классовая
борьба подняла весь трудящийся люд
огромной страны, когда война и эксплуатация довели почти до отчаяния миллионы
людей, которых веками мучили помещики, десятилетиями грабили и забивали
капиталисты и царские чиновники. Он понимает все это "теоретически", он признает все это только губами, он просто
запуган "исключительно сложной обстановкой".
После июльских дней мне довелось, благодаря особенно заботливому
вниманию, которым меня почтило правительство Керенского, уйти в подполье.
Прятал нашего брата, конечно, рабочий. В далеком рабочем предместье Питера, в
маленькой рабочей квартире
подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит: "Смотри-ка, какой прекрасный
хлеб. "Они" не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли, было, и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб".
Меня
поразила эта классовая оценка июльских дней. Моя мысль вращалась около политического значения события, взвешивала роль
его в общем ходе событий, разбирала, из какой ситуации проистек этот
зигзаг истории и какую ситуацию он создаст, как должны мы изменить наши лозунги
и наш партийный аппарат, чтобы приспособить его к изменившемуся положению. О хлебе я, человек, не видавший нужды, не
думал. Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного
продукта писательской работы. К основе всего, к классовой борьбе за хлеб,
мысль подходит через политический анализ необыкновенно
сложным и запутанным путем.
А представитель угнетенного класса, хотя из хорошо оплачиваемых и
вполне интеллигентных
рабочих, берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той
поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату
Предыдущая страница ... 321
Следующая страница ... 323
|