|
В своем ответном докладе я прежде всего заявил, что Аксельрод
нарисовал очень красивенькую, если хотите,
прелестную картинку. Рисовал он ее с любовью и искусством, краски клал
яркие, штрихи проводил тонкие. Жаль только, что это картина не с натуры.
Хорошая картина, слов нет, да сюжет-то у нее фантастический. Превосходный этюд на тему о значении парламентаризма вообще,
прекрасная популярная лекция о роли представительных учреждений. Жаль
только, что о конкретных исторических условиях
данного русского, извините за выражение, "парламента" ничего не сказано и ровно ничего в этом отношении не разъяснено.
Аксельрод великолепно выдал себя, говорил я, своим рассуждением о
соглашениях с кадетами. Он признал, что значение таких соглашений, при действительном парламентаризме иногда неизбежных,
зависит от открытого выступления перед массой, от возможности изгнать
старое "шушуканье" и поставить на его место
агитацию в массах, самостоятельность масс, выступление перед массами.
Чудесные вещи, что и говорить. Ну, а возможны ли они в
российском "парламентарном"
строе? Или, вернее, в этакой ли форме происходят в России, по объективным условиям
нашей реальной (а не с картинки взятой) действительности, выступления действительно
массовые? Не выходило ли так, товарищ Аксельрод, что желанные вам выступления
с.-д. перед массами сводились к подпольным листочкам, а кадеты имели миллионы экземпляров газет? Не лучше ли было бы,
вместо никчемного изложения красот
парламентаризма (никем не отрицаемых), обрисовать, как обстоит дело в реальной
действительности с с.-д. газетами, собраниями, клубами, союзами? Не вам же в самом
деле, европейцу, стану доказывать я, что ваши общие рассуждения о парламентаризме молча предполагают и газеты, и собрания, и
клубы, и союзы, что все это есть часть
парламентарной системы?
Почему
ограничился Аксельрод в своем докладе общими местами и абстрактными
положениями? Потому, что ему нужно было оставить в тени конкретную
Предыдущая страница ... 39
Следующая страница ... 41
|