| ?________________________ ЗЦ
я-де
молчал не потому, что ставил условия, а потому, что для меня вопрос был ясен. Я
говорю о необходимости допускать полемику,
о необходимости между нами голосований — Плеханов допускает последнее,
но говорит: по частным вопросам, конечно, голосование, по основным —
невозможно. Я возражаю, что именно разграничение основных и частных вопросов будет не всегда легко, что именно об этом
разграничении необходимо будет голосовать между соредакторами. Плеханов
упирается, говорит, что это уже дело совести, что различие между основными и
частными вопросами дело ясное, что тут голосовать нечего. Так на этом споре —
допустимо ли голосование между соредакторами по вопросу о разграничении
основных и частных вопросов — мы и застряли,
не двигаясь ни шагу дальше. Плеханов проявил всю свою ловкость, весь блеск своих
примеров, сравнений, шуток и цитат, невольно заставлявших смеяться, но этот
вопрос так-таки и замял, не сказав прямо: нет. У меня получилось убеждение, что
он именно не мог уступить здесь, по этому пункту, не мог отказаться от своего
"индивидуализма" и от своих
"ультиматумов", ибо он по подобным вопросам не стал бы голосовать, а стал бы
именно ставить ультиматумы.
В
тот же день вечером я уехал, не видавшись больше ни с кем из группы "Освобождение труда". Мы решили не говорить о происшедшем
никому, кроме самых близких лиц, — решили соблюсти аппарансы130,
— не дать торжествовать противникам. По внешности — как будто бы ничего не
произошло, вся машина должна продолжать идти, как и шла, — только внутри
порвалась какая-то струна, и вместо прекрасных личных отношений наступили
деловые, сухие, с постоянным расчетом: по формуле si vis pacem, para bellum*.
Небезынтересно только отметить вечером того же дня один
разговор, который я вел с ближайшим товарищем и сторонником Плеханова, членом
группы "Социал-демократ". Я
не сказал ему ни слова о происшедшем,
— если хочешь мира, готовься к войне. Ред.
Предыдущая страница ... 350
Следующая страница ... 352
|