|
составляющее
неотъемлемую отличительную черту крестьянского быта, совершенно незнакомо рабочему пролетариату, а потому, в то
время, как жизнь последнего, хотя и трудовая, строится на морали
буржуазной (индивидуалистической и опирающейся на принцип приобретенного права), а в лучшем случае
отвлеченно-философской, в основе крестьянской морали лежит именно труд,
его логика, его требования" (18). Тут выступают уже в чистом виде реакционные
черты мелкого производителя, его забитость, заставляющая его верить в то, что
ему навеки суждена "святая обязанность" быть конягой; его "завещанный от отцов
и дедов" сервилизм; его привязанность к отдельному крохотному хозяйству, боязнь потерять которое вынуждает его отказаться
даже от всякой мысли о "справедливом
вознаграждении" и выступать врагом всякой "агитации", — которое,
вследствие низкой производительности труда и прикрепления трудящегося к одному
месту, делает его дикарем и, силою одних уже хозяйственных условий, необходимо порождает его забитость и сервилизм.
Разрушение этих реакционных черт должно быть безусловно поставлено в
заслугу нашей буржуазии; прогрессивная работа ее состоит именно в том, что она
порвала все связи трудящегося с крепостническими порядками, с крепостническими
традициями. Средневековые формы эксплуатации, которые были прикрыты личными
отношениями господина к его подданному, местного кулака и скупщика к
местным крестьянам и кустарям, патриархального "скромного и бородатого
миллионера" к его "ребятам", и которые в силу этого порождали ультрареакционные
идеи, — эти средневековые формы она заменила и продолжает заменять эксплуатацией "европейски развязного
антрепренера", эксплуатацией безличной, голой, ничем не прикрытой и уже тем самым разрушающей нелепые иллюзии и
мечтания. Она разрушила прежнюю
обособленность крестьянина ("оседлость"), который не хотел, да и не
мог знать ничего, кроме своего клочка земли, и — обобществляя труд и
чрезвычайно повышая его производительность, стала силой
Предыдущая страница ... 420
Следующая страница ... 422
|