|
держащихся этого
понимания. И такой недостаток старого материализма несомненен;
непонимание относительности всех научных теорий, незнание диалектики, преувеличение
механической точки зрения, — за это упрекал прежних материалистов Энгельс. Но
Энгельс сумел (в отличие от Сталло) выбросить гегелевский идеализм и понять гениально
истинное зерно гегелевской диалектики. Энгельс отказался от старого, метафизического материализма в пользу диалектического
материализма, а не в пользу релятивизма, скатывающегося в
субъективизм. "Механическая теория, — говорит, напр., Сталло, — вместе со всеми
метафизическими теориями гипостазирует частные, идеальные и, может быть, чисто
условные группы атрибутов или отдельные атрибуты и трактует их, как разные виды
объективной реальности" (р. 150). Это верно, если вы не отрекаетесь от
признания объективной реальности и воюете с метафизикой, как антидиалектикой. Сталло не дает себе ясного отчета в
этом. Материалистической диалектики
он не понял и поэтому часто катится через релятивизм к субъективизму и идеализму.
То же самое Дюгем. С громадной затратой труда, с рядом столь же
интересных и ценных примеров из истории физики, какие часто можно встретить у Маха,
доказывает он, что "всякий закон физики есть временный и относительный, потому
что он приблизителен" (280).
И ломится же человек в открытую дверь! — думает марксист, читая длинные рассуждения на эту тему. Но в том-то и
беда Дюгема, Сталло, Маха, Пуанкаре, что двери, открытой диалектическим
материализмом, они не видят. Не умея дать правильной
формулировки релятивизма, они катятся от него к идеализму. "Закон физики,
собственно говоря, не истинен и не ложен, а приблизителен", — пишет Дюгем (р.
274). В этом "а" есть уже начало фальши, начало стирания грани между теорией
науки, приблизительно отражающей объект, т. е. приближающейся к
объективной истине, и теорией произвольной,
фантастической, чисто условной, например, теорией религии или теорией шахматной игры.
Предыдущая страница ... 328
Следующая страница ... 330
|