|
ли эти протесты выражены в речах или в
заявлениях, не поручусь.
Поучительно также было выступление Плеханова. Он говорил (если я
не ошибаюсь) о захвате власти. Он проговорился при этом самым оригинальным
образом. — Я против заговорщического захвата власти, — восклицал он, — но я
всецело за такой захват власти, каким был,
например, Конвент39 в великой французской революции.
Тут
Плеханов был пойман нами на слове. — Превосходно, тов. Плеханов, — ответил я
ему. — Напишите в резолюции то, что вы сказали. Осудите, как угодно резко, заговорщичество,
— мы, большевики, все же таки будем целиком и единогласно голосовать за такую резолюцию, в которой будет признан и рекомендован
пролетариату захват власти по типу
Конвента. Осудите заговорщичество, но признайте в резолюции диктатуру,
подобную Конвенту, и мы согласимся с вами всецело и безусловно. Мало того. Я ручаюсь вам, что с того момента, как вы подпишете
такую резолюцию, вас перестанут хвалить кадеты!
Тов. Воинов тоже отметил вопиющее противоречие, в которое впал
тов. Плеханов, нечаянно "проговорившись"
насчет Конвента. Конвент был именно диктатурой низов, т. е. самых низших
слоев городской и сельской бедноты. В буржуазной революции это было именно
такое полновластное учреждение, в котором господствовала всецело и безраздельно не крупная или средняя буржуазия, а
простой народ, беднота, т. е. именно то, что мы называем: "пролетариат и
крестьянство". Признавать Конвент и ратовать против захвата власти — значит
играть словами. Признавать Конвент и распинаться против
"революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства" — значит
побивать самого себя. А большевики всегда и все время говорили о завоевании власти
именно массой народа, именно пролетариатом и крестьянством, отнюдь не тем или
иным "сознательным меньшинством". Фразы о заговорщичестве и бланкизме — простая невинная декламация, которая и
рассыпалась прахом при одном упоминании о Конвенте.
Предыдущая страница ... 53
Следующая страница ... 55
|