|
с позволения
сказать, "реформ"! — начинающееся обещанием хранить самодержавие, есть вопиющая
ложь, издевка над русским народом. Но нет лучшего повода для всенародного
изобличения правительственной власти, как обращение самой этой власти ко всему народу с лицемерными и фальшивыми
обещаниями.
Царь говорит (опять-таки с фиговым листком) о революционном
движении, жалуясь на то, что "смута" мешает работе над улучшением народного
благосостояния, что она волнует умы, что она отрывает народ от
производительного труда, что она губит силы, дорогие
царскому сердцу, губит молодые силы, необходимые для родины. И вот, так как гибнущие
участники революционного движения дороги царскому сердцу, поэтому царь
тут же и обещает строго пресекать всякое уклонение от нормального хода общественной
жизни, т. е. свирепо преследовать за свободное слово, за рабочие стачки, за народные демонстрации.
Этого довольно. Этого слишком довольно. Иезуитская
речь говорит сама за себя. Мы осмелимся только выразить уверенность, что это "царское
слово", разойдясь по всем
уголкам и захолустьям России, будет самой великолепной агитацией в пользу революционных
требований. У кого осталась хоть капля чести, в том это царское слово может вызвать один ответ: требование безусловного
и немедленного освобождения всех,
отбывающих по суду или без суда,
после приговора или до приговора, тюремное заключение, ссылку или арест по политическим и религиозным делам и делам
о стачках и сопротивлении властям.
Мы видели, каким двуличным языком говорит царь.
Посмотрим теперь, о чем он говорит.
Главным
образом, о трех предметах. Во-первых, о веротерпимости. Должны быть подтверждены и закреплены наши основные законы,
обеспечивающие свободу вероисповедания для всех вероучений. Но
православное вероисповедание должно пребыть господствующим.
Во-вторых, царь говорит о пересмотре законов, касающихся сельского
состояния, об участии в этом пересмотре лиц, пользующихся доверием общества, о сов-
Предыдущая страница ... 122
Следующая страница ... 125
|